Творчество К.В.

       Вихляев Константин Анатольевич – историк, краевед, поэт, публицист, бард. Лауреат многих международных фестивалей авторской песни. Автор 16 компакт-дисков собственных песен на свои стихи и стихи О.Мандельштама, А.Тарковского, Д.Самойлова, Л.Миллер, С.Кековой. Автор двух сборников малой прозы – «Тетради Авроры» (2007) и «Сиам-джаз» (2013), а также стихотворных сборников «Безветрие» (2009), "Я миром болею" (2017), "Черно-белый фотоснимок" (2019), "Человек-скворец" (2021), "Лоскутное шитье" (2024), "Первоснежье" (2024). Написаны и размещены на собственном сайте интернет-книги «Сады и парки Цейлона», «Сады и парки Южной Кореи», «Сады Франции», «Сады Германии и Австрии», «Сады Испании».

       Совместно с женой, Ютой Арбатской, написаны и опубликованы книги по ономастике роз и по истории декоративного садоводства на Южном берегу Крыма – «Повесть о жизни и приключениях доблестного рыцаря Николая Ангорн фон Гартвиса в Крыму и его прекрасных розах» (2011), «Розы Белой дачи А.П.Чехова» (2011), «Николай Костецкий. Шипы и розы» (2012), «Императорский розовый сад» (2012), «Розовый сад русского дворянства» (2013), «Ливадия – цветочная корона Дома Романовых» (2013).

Каждый мужчина – брат, женщина – как сестра,
Каждое сердце – сад, каждая жизнь – игра,
Каждый из нас – поэт, выдумщик, фантазёр.
Льётся небесный свет, ткётся судьбы узор.

Мы понимаем «да», не понимаем «нет»,
Каждый из нас – звезда, каждому – сотни лет,
Каждый из нас – солист в собственном шапито,
Кружится жёлтый лист – истины лепесток.

Нам предъявляет счёт слава на вираже,
Что для одних «ещё», то для других – «уже».
Кто-то рванётся в бой, кто-то замедлит шаг, -
Всё исцелит любовь, всё сохранит душа.

Читать хорошие стихи – что вглядываться в небо,
Искать зверушек в облаках, купаться в синеве.
Читать хорошие стихи – служить душе молебен,
Ступнями голыми ходить по райской мураве.

Читать хорошие стихи – держаться на карнизе
За угловатую строку библейской чистоты,
Смотреть, как плачет и поёт земля в цветочной ризе,
И вразумляться, почему из рая изгнан ты.

Хочу ли я назад, в СССР,
Во времена триумфов и открытий,
Свершаемых в клетушках общежитий,
Где на пять душ единый шифоньер,
Где на орбите – наш советский герб,
В кинотеатрах – троица Гайдая,
И каждая цитата – золотая.
Хочу ли я назад, в СССР?

Вскипела первая строка,
За ней вторая.
Стихотворение-река
Течет из рая.
По белотелому листу
Бежит моторка,
Качая имя на борту –
«Гарсиа Лорка».
Блик, опрокинутый волной,
Скользит пилоткой,
И шепот горечи земной
Летит за лодкой.
А выше – дальний перезвон
Церквей Севильи,
Где ветер жертвенных времен
Целует шпили.
Там вспорот воздух голубой
Клинком агавы,
И смерть похожа на любовь,
А жизнь кровава.
А здесь (от строчки оторвись,
Взгляни на небо):

Заштрихован в косую линию
День завесою дождевой…
Как давно я не видел синюю
Безмятежность над головой!

Что ни новость – враньё и ужасы,
Что ни замысел – пустоцвет.
Человеку не нужно мужество,
Человеку потребен свет,

Тихий шепот рассветной благости,
Колосящийся в поле злак,
Нужен мир, где легко и радостно,
Где любая былинка – знак,

Знак того, что нелепо пыжиться,
Соревнуясь за мнимый приз.
Нужен мир, где свободно дышится,
Где возвышенны вверх и низ,

В башке засела, как иголка,
Та ночь, где были плёс и Волга,
А я, казалось, был везде.
По небу плавали фиалки,
И лунный глаз на селфи-палке
Смешно качался на воде.

Столбы темнели и деревья,
Меж ними тихая деревня
Пласталась около реки,
Сердился ёжик за сараем,
И пёс художественным лаем
Встречал знакомые гудки,

Которыми перекликались
Буксир «Геракл» и баржа «Таис»
(Кто им придумал имена?).
Такие странные сближенья
Для рифмоплёта – утешенье,
Но редки в наши времена.

Как не вернувшиеся к мамам
Солдаты, павшие в боях,
Лежат разрушенные храмы
В глухих, задумчивых краях.

В траве – отрубленные главы,
Ветрами выщерблен скелет.
У недолюбленной державы
Неправых нет и правых нет.

Россия неисповедима –
Топор и знамя, пляс и плеть.
Да, этим всем необходимо
Живой душе переболеть,

Чтоб натерпевшись, наревевшись
До вечной сухости в глазах,
Увидеть Родину сумевшей
Свой храм воздвигнуть в небесах.

Мне десять лет и я учусь свистеть в патрон, -
Так называли мы все гильзы от "мелкашек".
Я дую, оседлав под вишней старый ящик,
А предо мной в саду порхает махаон.

С пиона – на пион, оттуда – к бузине,
Круг сделав над ведром, садится у колодца.
Патрон в моей руке отбрасывает солнце,
И парусник, вспорхнув, опять летит ко мне.

Во времени совпав, в пространстве, - не в судьбе,
Соседи на путях земных, без оговорок.
Как красочен и пёстр узор его оборок!
Как мы крылаты с ним, и каждый по себе!

Как спеть жизнь,
Чтоб внял Бог?
Глядеть в высь,
Искать слог,

Пройти над,
Не ждать от,
Растить сад
В полях нот,

Не пить из,
Не быть под,
Ловить бриз
Сухих вод,

Стирать пот,
Глядеть на,
Ходить по
Реке сна,

Травой рук
Вещать про,
Небес звук
Солить впрок.

На сто «нет»
Найти «есть»,
Нести свет,
Хранить честь,

Молчать при,
Не жить для,
Не знать «пли!»,
Сыграть «ля»,

"...А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит".
           Г. Шпаликов

Финал начинается словом «итак»,
Суля предстоящий потоп.
Бесстрастное время стреляет: «тик-так!»,
А граждане слышат «тип-топ!»,

И снова глядит проницательный Ной
В небесную голубизну,
А время стоит у него за спиной:
«Опять будешь строить? Ну-ну!».

В помощники к Ною идут столяры,
Всё шире строительный двор.
«Тик-так» - по округе стучат топоры,
И пилы ведут разговор,

Число добровольцев растёт и растёт,
В три смены работает люд.
«Тик-так» - заготовлены мачта и шкот,
«Тик-так» - появляется ют,

То ли речь воды по проталине,
То ли ангела шепоток –
Всё мне слышится песня дальняя,
Уводящая за порог.

Что откликнется, что забудется,
Разменяется на слова.
Вдохновение – песня-утица,
Неповинная голова.

То хоронится в ряской заводи,
То поднимется на крыло,
Либо падает в снежной замети
Лёгким пёрышком на чело.

Станет прожитым всё хорошее,
Нехорошее – в ту же кладь.
Вдохновение – ласка Божия –
Исполать тебе, исполать.

Вот сгусток света, проще – человек.
Светильником себя не сознавая,
Сидит в салоне звездного трамвая,
В наушниках - любимый саундтрек.

В другом конце такой же свет течет,
Там женщина читает Пастернака.
Мерцающие знаки зодиака
Заглядывают в стих через плечо.

Соцсети выбирая, как рыбак,
Застыл десятиклассник у окошка,
Его рассудок, словно инфокошка,
Глотает инфорыбу натощак.

И я – не исключение. Слепец -
Не вижу свет соседей по трамваю,
И потому к водителю взываю:
Куда мы едем? Кто мы, наконец?

В вечернем вагоне нахмуренном,
Дневные закончив дела,
Пять красных сердечек - антуриум -
Девчонка-студентка везла.

В ларьке продавец обходительный,
От Курского чуть в стороне,
Узнав, что подарок родителям,
Ей сделал уступку в цене.

Соседи уставились в гаджеты,
Играли негромко в «балду».
Девчонка смотрела на каждого
И думала, думала, ду…

А мысли скакали, как конница:
Как папе сказать про залёт?
А может, всё как-то устроится?
А мама? Она хоть поймёт?

Под звуки чваканья подошв
Взирает человек
На ледяной январский дождь,
Задуманный как снег.

На зонт, что просится в ремонт,
На крупных капель ртуть,
На сокровенный горизонт,
Задуманный как путь.

И всё, на что хватает глаз,
Ведет с ним разговор –
Пятиэтажек перепляс,
Автомобилей хор,

Всё говорит ему: «Гляди,
Живи, люби, струись!»,
И свет мерцает впереди,
Задуманный как жизнь.

А какие у нас, брат, дела?
Деревянная церковь сгорела,
Лишь икона одна уцелела,
Что в тяжёлом окладе была.

Это баба Наташа спасла,
Прямо в пламя полезла, дурёха,
Древний лик закоптился малёхо,
А вот бабка надысь померла.

Старики помогли, кто чем мог,
Схоронили, похлюпали малость,
А потом разбирать, что осталось,
Потянулись в избу под шумок.

Оказалось, жила в нищете –
Ни колечек, ни бус, ни заначки,
Только писем две связанных пачки
Да открытки давнишние – те,

Ну вот, потеплело в квартирах, а значит – ноябрь.
Геройствовать трудно, мой голос простужен и дрябл,
Кружат тополиные ноты на стылом ветру,
Но я не хочу тиражировать эту хандру.

Привет тебе, славный король, повелитель-ноябрь!
Полцарства тому, кто в предзимье ребячлив и храбр!
Пускай занавесят окно затяжные дожди,
Сквозь капли дома и фасады – а-ля Гауди.

         Наталья Сергеевна Зволянская родилась 16 октября 1889 г. в Санкт-Петербурге. Крещена 5 ноября 1889 г. Восприемники: Управляющий Делами Собственной Его Императорского Величества Канцелярии по учреждениям Императрицы Марии, действительный статский советник Григорий Александрович Тройницкий и жена действительного статского советника Надежда Эрастовна Клечковская [ЦГИА СПБ. Ф. 436. Оп. 1. Д. 11590].

Ладно и тихо, синь над рекой.
Вышла лосиха на водопой,
С нею лосёнок жмётся к ногам.
Купы сосёнок по берегам.
В пух разодеты долы холма –
Коротко лето, долга зима.

Облаком мне бы к лету поспеть,
Славному небу песню пропеть,
Чутким деревьям, звонкой воде,
Дальней деревне в мудром труде.
Там староверы рыбу коптят,
Кижские шхеры тайны хранят.

Полынь, кермек и выцвет соли,
Степные дали Сиваша -
Разлёт небес, безбрежье воли…
Ликуй, свободная душа!

Охапки запахов и гжели,
Швыряет август-весельчак
На розовеющие мели
И маслянистый солончак.

На берегу - саманный домик
Чумацких, давешних времён.
Там тимофеевка и донник,
Соцветья множества имён

Облюбовали каждый гвоздик,
Свисая венчиками в пол.
Сюда заглядывают в гости
И серафим, и богомол.

      Дом Бажанова — памятник архитектуры в стиле модерн. Построен в 1909 году для Торгово-промышленного товарищества «Ф. Г. Бажанов и А. П. Чувалдина» архитектором Павлом Федотовичем Алёшиным. Находится в Санкт-Петербурге на улице Марата, 72. Сейчас эти помещения занимает Детская библиотека истории и культуры Петербурга (Филиал № 2 Центральной городской детской библиотеки имени А. С. Пушкина).

В электричку в час пик набивается хмурый народ,
За окошками осень то желтым, то красным мигает.
Несъедобные райские яблочки всем предлагает
Дядя Митя блаженный, что возле вокзала живет.

Он не требует денег, не просит взамен ничего,
Улыбается глупо и шамкает: «Вкуфно! Вофмите!»,
Но никто не поднимет глаза на блаженного Митю,
Да и кто его знает, что там в голове у него.

Дурачок, дурачок, октябрятский значок
На шапчонке, а сверху – прореха.
Жизнь его – на краю, но под Богом в раю,
А нам ехать и ехать, и ехать.

Вглядись в меня, глубокомысленное время,
Вглядись спокойно, не лютуя, не журя.
Я - сон Цветаевой, я - символ в теореме,
Я - крымский бражник на махровой хризантеме,
Что распускается в саду монастыря.

Вглядитесь все в меня, - собаки и оливы,
Осенний скворушка и колкая стерня,
Те, кто покинул этот мир, и те, кто живы,
Вглядись и ты, мой собеседник молчаливый,
Ведь мы с тобой, согласно Библии, родня.